О буддийских коллекциях в музеях Петербурга

Сегодня, 13:05 | Общество, Культура, История

Монголы и предки калмыков ойраты (или западные монголы) познакомились с буддизмом еще в XIII веке. Специалист по истории буддизма у монголов Баатр Китинов отмечает роль уйгуров в этом процессе: «Уйгуры после разгрома их каганата кыргызами в середине IX в. в своей основной части переместились в регион Бешбалыка и Турфана и стали воспринимать буддизм в его тохарской и согдийской вариациях». В Турфанском оазисе, расположенном в центральной части Синьцзяна, уйгуры встретились с древней оседлой цивилизацией и начали смешиваться с ее многоэтничным и многоязычным населением, большую часть которого составляли буддисты. Постепенно уйгуры стали селиться в городах и заниматься земледелием, развили ирригационные системы, торговлю, ремесла.

Религиозную проблему они решили в типичной для степных кочевников манере: отказались от манихейства и стали буддистами. Таковым был способ адаптации кочевников евразийских степей к оседлым обществам. Подчинившись монголам в 1207 году, уйгуры перешли на службу монгольским правителям в качестве бюрократов, предоставив им свои знания. Затем ситуация вновь изменилась, и уйгуры стали ощущать все большее давление со стороны мусульманских государств и народов. В XIV веке началась их исламизация, и в последующие столетия большинство уйгуров стали мусульманами.
Известно, что восприятие буддизма, проникшего в XIII веке благодаря уйгурам к монголам и ойратам, было поверхностным и непрочным. В период единой империи, когда завоевания продолжались, монгольские правители проявляли терпимость к различным религиям, но сами официально были верны своей прежней вере – тенгрианству, хотя уже и с некоторыми отступлениями и модификациями, а простой народ по-прежнему поклонялся духам предков. Положение изменилось с прекращением завоеваний и распадом империи на отдельные государства. Новая историческая ситуация требовала от правителей этих государств идеологического сближения со своими подданными, и лучшим способом для этого было принятие религии последних. В XIII веке восточные монголы стали последователями тибетского буддизма Сакья, а западные монголы, т.е. ойраты, – последователями Карма-кагью. Хотя буддизм и был объявлен государственной религией империи Юань, основанной внуком Чингисхана монгольским ханом Хубилаем, он не стал обязательной верой самих монголов. Более того, изгнание их из Китая (1368) привело к заметному падению популярности буддизма. По мнению одного из крупнейших специалистов по истории кочевников А.М. Хазанова, феномен религии не существует и никогда не существовал в чистом виде. Религия является историческим феноменом, поскольку она всегда существует в конкретном времени и пространстве.
С последней четверти XVI века началось второе распространение учения Будды в монгольских кочевьях. На этот раз оно разворачивалось весьма быстро и оказало глубочайшее воздействие на монгольское общество. Широкому распространению буддизма в новых условиях способствовали надежды на возрождение монгольского величия в союзе с Тибетом. Западномонгольские ханы помогли лидерам школы Гелугпа объединить Тибет. Союз был скреплен принятием монгольской элитой именно тибетской версии буддизма (теперь речь шла уже о школе Гелуг). Отправной точкой этого процесса, согласно традициям, стала встреча летом 1578 года третьего главы буддийской школы Гелуг Содном Гьяцо (1543-1588) с правителем тумэтов Алтан-ханом (1507-1582). Последний даровал Содном Гьяцо титул «далай-лама» (букв. «великий учитель»), тем самым положив начало линии перерождений наиболее авторитетных учителей тибетского буддизма. Духовно-политический союз привел вскоре фактически к оформлению единой тибето-монгольской культуры.
На рубеже XVI-XVII веков начинается последняя в истории евразийских степей миграция кочевников – переселение части западных ойратов (калмыков) из Монголии через степи Сибири и Урала в Поволжье. Однако в XVII-XVIII столетиях еще не делалось различий между собственно ойратами Джунгарии и приволжскими калмыками, к тем и другим прилагалось одно и то же название «калмыки».
Проникавшие уже в Новое время в Северную Азию, в Сибирь путешественники и исследователи заставали там либо шаманские камлания, либо ламаистские обряды. Юрий Крижанич (1618-1683), славянский просветитель и видный общественно-политический деятель, 15 лет провел в Тобольске и по возвращении из ссылки написал «Историю о Сибири», одно из интереснейших и важнейших сочинений о Сибири в XVII веке. Особенно подробно он касается калмыков. Их религиозные верования описаны Крижаничем в представлениях XVII века: «Калмыки же, по всем признакам, – язычники. Простой жрец называется у них мандз, старший жрец – лаб (лама), а верховный – кутухта. Во время торжественных жертвоприношений мандз, в панцыре, шлеме и с луком и стрелами в руках, производит некие движения и действия и вертится во все стороны, как бы обуреваемый злыми духами; направляя лук и стрелу то туда, то сюда, он прицеливается в зрителей, стоящих вокруг него венцом, и преисполняет их всех страхом и ужасом. Наконец он неожиданно выпускает стрелу: кого он ранит или убьет, тот считается (у калмыков) блаженным». Перед нами описание некоего шаманского обряда, о чем свидетельствует такой его внешний признак, как вхождение в состояние транса. В XVII веке шаманская традиция сохранялась в калмыцкой среде, что обусловило принятие ряда законов «Великого уложения» (1640), направленных на ее искоренение.
Ко времени прибытия Крижанича в Тобольск в 1661 году здесь сложилась довольно большая иноземная колония. Вполне вероятно, что он был знаком и с автором рукописи «Описание путешествия в Сибирь», хранящейся ныне в Копенгагенской королевской публичной библиотеке. Это дневниковые записи немецкого офицера, имя которого неизвестно, прибывшего в Сибирь в 1666 году в составе группы европейских военных специалистов, возглавляемой полковником Г. фон Эгратом. Сочинение выдает в нем человека довольно образованного. Давая этнографическое описание Сибири, автор особенно подробно останавливается на калмыках. По его мнению, они являются язычниками, тем не менее они носят вокруг шеи четки, сделанные из очень больших черных камней и круглых белых костей, которые висят у них на груди: «…утром сидят они с этими четками в руках, совершая молитву и ворча при этом, как медведи; каждый камешек означает одного из их святых, у них есть также свои священники, которые носят красные четки с длинным и широким куском красного шелка, который они [перебрасывают] через плечо, затем завязывают наперед под рукой и кругом живота; на голове у них шапка, как и у других калмыков». Наблюдения автора дополняют сведения о Далай-ламе, которые сообщил ему «некий еврей по рождению, сделавшийся калмыцким священником, который еще превосходно говорил на своем немецком языке»: «Своего главного священника чтут они как святого и как бога и верят в то, что он семь раз рождается вновь… Этот их главный священник, которого они называют Далай-ламой, находится у них в большом почете, как бог, так что ни царь, ни какой-нибудь князь ничего не предпринимает [не спросясь его]: они прежде спрашивают сначала своего бога, а потом Далай-ламу, о совете».
«Однако москвитянами замечено, – отмечает Крижанич, – что в то время, когда была покорена Сибирь, калмыки были немногочисленны или же они еще не были достаточно известны. С тех пор они размножились в таком количестве, что их едва ли можно исчислить. Поэтому многие старались угадать…, чего должно ждать нам от этого народа по неисповедимым судьбам божиим».
В этой связи он упоминает о беседе с боярином Б.И. Морозовым, негласно возглавлявшим Московское правительство в середине XVII веке. Воспитатель («дядька») царевича, будущего царя Алексея Михайловича, он сохранил политическое влияние на него, участвовал во всех царских мероприятиях, в переговорах с иностранными посланниками. В разговорах с учеными иностранцами горько жаловался, что в молодости не получил образования, замечает историк С.М. Соловьев. По прибытии Крижанича в Москву в 1659 году Морозов интересовался, что ему известно «о калмыцких тайшах или князьях, живших ранее и в наше время»: «Я отвечал, что имена эти до сих пор оставались мне неизвестны. Морозов же удивлялся, что столь многочисленный и воинственный народ, каковы калмыки, пройден молчанием у европейских историков, с трудами которых он считал меня знакомым».
Создавая империю, Петр I не допускал подобной неопределенности. В частности, ввиду непосредственной близости к российским границам «буддийского мира» он ставил перед деятелями РПЦ задачу получить необходимое знание буддийской догматики, культовых практик различных школ и направлений буддизма. По его указанию в январе 1702 года посвященный в митрополита Тобольского и Сибирского Филофей Лещинский был направлен в Тобольск вместе с несколькими учеными монахами. В декабре 1706 года митрополит Лещинский отправил посольство в Северную Монголию «узнать о ламайском веровании и в земле буддизма проповедовать имя Христово». Но, как писал известный этнограф Сибири Н.А. Абрамов (1812-1870), эта миссия не достигла желаемой цели. Она описана в «Историческом обозрении Сибири» П.А. Словцова: «…разсудилось ему предварительно послать к Джебдзун-кутухте своих ученых для разведания о веровании ламайском и придать им молодых людей для изучения монгольского языка. Наши ученые достигли до куреня Халхасского кутухты и ограничились рассматриванием буддизма. Кутухта, дабы показать гостям свою важность и благоговение поклонников, раз собрал тысячи две лам и, окруженный сею толпою, вошел в кумирню и, посидев на возвышенном месте, задал гостям вопрос: сколько в этот день родилось на свет? Наши ученые… сами вместо ответа скромным образом предложили не менее забавный вопрос: сколько в этот день умерло людей в целом свете? Ответствовано, что в минуту вопроса много могло умереть; под тем же предлогом и гости отказались от решения нерешимой задачи. Можно верить, что кутухта… желал бы предложить и другие неприступные вопросы, но за недостатком доброго переводчика осталось неизвестным, чем кончилась степная беседа… Посланные ученики возвратились в Сибирь без успехов. Но она, по крайней мере, принесла Тобольской иерархии первое сведение о внешних обрядах буддизма и, быть может, о духе его». Словцов (1767-1843), сам в свое время окончивший Санкт-Петербургскую высшую Александро-Невскую духовную семинарию, преобразованную в дальнейшем в духовную академию, глубокомысленно заключает: «Истинно, буддизм есть море превращений индо-овидиевских». Участником описанного выше религиозно-философского диспута, вернее его попытки, был Джебдзун-Дамба-хутухта, или Богдо-гэгэн – первый глава национальной монгольской церкви. Адаптируя тибетский буддизм к исконным монгольским обычаям и условиям и включая в буддийское учение местных божеств и ритуалы, он создал монгольский буддизм с уникальными особенностями во всех сферах ритуальной жизни. В результате его деятельности во второй половине XVII века школа Гелуг стала более распространенной. В истории мировой культуры он более известен под именем, полученным во время посвящения в монахи, Дзанабадзар (1635-1723) – создатель алфавита «соёмбо», государственной символики, школ национальной живописи и скульптуры и т.п.

(Продолжение следует)
Августа Джалаева, Галина Цапник

Видео