И съездил я в Сибирь

28-08-2014, 17:00 | Память

В конце июля исполнилась моя многолетняя мечта. Я съездил в Сибирь и посмотрел места, где родился, но не помнил их, поскольку к моменту возвращения калмыков из ссылки домой мне было два года. Расстояние почти в три тысячи км от Волгограда до Омска на поезде Кисловодск – Новокузнецк преодолели за 50 часов. Маршрут интересный и красивый. Степи сменяли лесостепи, затем следовали леса, реки. Проезжали Саратов, Сызрань, Саратов, Уфу, Челябинск, Петропавловск (Казахстан), Курган. Вообще, приобретая билет до Омска, я дал промашку. Надо было загодя посмотреть, куда от Омска берет направление поезд. Мне надо было доехать до Калачинка. Оказывается, следующим пунктом назначения и был этот город. Но про это я узнал уже в пути. Поэтому по прибытии в Омск, ругая себя за неумную голову, которая ногам покоя не дает, сбегал в кассу и купил билет до райцентра.

В Калачинске меня встречал дядя по матери - 71-летний Владимир Борисович Бадмаев. Его родословная такова. До войны моя мама, Зоя Бадмаева, со старшей сестрой Шурой (обеих уже нет с нами) жила с овдовевшим отцом Бадмаевым Борисом Корсадыковичем (пропал без вести в декабре 1943 г. под Ростовом) в с. Троицкое. Отец работал объездчиком и несколько лет воспитывал дочерей один. Накануне войны привел в семью русскую женщину, Анастасию Гавриловну Пригодину, у которой была малолетняя дочь Нина. Затем у супругов в 1941 году родилась Галя (живет в Элисте), а в 1943 году – Володя, с которого я и начал рассказ. Когда Борис Корсадыкович уходил на фронт, его жена была уже им беременна. Таким образом, у Анастасии Гавриловны после рождения Володи был полный интернационал: Шура и Зоя – калмычки, Нина – русская, а Галя с Володей – болдырчата. Когда началась депортация калмыков, русской женщине предложили остаться, а Шуру и Зою передать в вагоны: «Калмыки не дадут им пропасть», - сказали военные. Но Анастасия Гавриловна не пожелала бросать на произвол судьбы девочек, и вместе с ссыльными калмыками добровольно отправилась в Сибирь. Там она подняла детей, мою маму и тетю Шуру выдала замуж, а затем вместе со всеми калмыками вернулась в Элисту, где умерла в 1976 году.

Что до моего дяди, Владимира Борисовича, то он остался жить в Сибири. Правда, во второй половине 60-х он хотел переехать в Калмыкию, но что-то его здесь не устроило, и он опять вернулся в Сибирь. Вот такая история.

В Калачинске дядя встречал меня с внуком Андреем. Быстро доехали до их села Воскресенки. Оно всего в полутора километрах от Калачинска. Вообще, в области села стоят рядом, всего в нескольких километрах друг от друга, соединены хорошими дорогами. Село Ясная Поляна, в которой я родился, в 25 километрах от Воскресенки. Пока доедешь до него, минуешь дюжину других сел и деревень.

В Ясную Поляну мы отправились на следующий день с утра. Увы, села как такового уже нет и в помине. Прежде это было большое село, в котором кипела жизнь. А сейчас на обеих окраинах виднеются по несколько домишек. Да и то в них преимущественно живут дачники. Но в одном из них повстречали 73-летнюю Анну Кузнецову, которая кое-что рассказала о калмыках. По ее словам, они ютились в нескольких саманных домишках на противоположной окраине села. Вспомнила подружку Шуру Хаджинову (позже выяснилось, что это мама депутата Народного Хурала Батора Адучиева), с которой училась в школе. Показала школьное фото, на котором они запечатлены в 1953 году. Рассказала Кузнецова и об одноногом мужчине, над которым потешались дети. «Он собирал плодные пузыри отелившихся коров и относил домой, наверное, варить и есть», - предположила сибирячка.

Полагаю, что это был мой дед по отцовской линии Шакуев Бор (1912-1994), поскольку по рассказам родителей, он был единственным инвалидом среди калмыков в те годы.

Из рассказа пожилой женщины меня также заинтересовал «молодой, белый, красивый и высокий калмык», помогавший девчатам с молочной фермы ловить в поле лошадей и запрягать их. По предположению жительницы п. Аршан Булг Евдокии Манджиевой (в девичестве Поушева, она также жила в Ясной Поляне) таковым молодым человеком мог быть Василий Овалов, сын Уули Овалова, брата моей ээджи.

Затем мы отправились на противоположный конец села, где проживали калмыки. На том месте сейчас густо растет сорняк, гуляет ветер. Мы обнажили головы, постояли вы молчании, отдавая дань памяти не вернувшимся на родину соплеменникам. И в этот момент мне вспомнился рассказ нахц эгчи Чурчан Санджиевны Шоковой (1922-2009) о том, как зимой она ходила по воду на реку Омь. И когда, набрав воды, она поднималась с коромыслами на гору, пролетающие на лыжах местные мальчишки сбивали ведра, и Чурчан Санджиевне вновь приходилось спускаться к проруби за водой. И так продолжалось много раз. Мне захотелось посмотреть то место, где это происходило. Дядя повел меня на восточную часть села. Метров через 400 внизу перед нами открылась та самая река. Мы спустились вниз, окунулись в реке. Затем стали искать то место, где предположительно моя тетя могла с полными ведами воды подниматься наверх. Дядя предположил, что для этого люди обычно выбирают пологие участки холма. Таковой участок мы определили.

Несмотря на то, что я не увидел большого села, в котором родился и о котором с ностальгией рассказывали родители, я нисколько не жалею о том, что съездил в Сибирь. Напротив, я остался доволен поездкой. Я поклонился той земле, где стояли калмыцкие землянки, увидел те места, которые окружали моих родителей, дышал тем воздухом, которым дышали они.

Говорят, каждый человек должен побывать в тех местах, где он родился. Это является его нравственным долгом. Мне удалось его выполнить.